— О, моя персона! Похож… Медали новые? — вскинул брови Николай.
— Фамильный рубль, ваше величество. Вы и августейшая семья… — поклонился Келлер.
Николай вытянул губы трубочкой, улыбнулся…
— Интересно…
Достал монету, перевернул.
На полированной поверхности монеты — семь кружочков, а в них — изображение сыновей и дочерей в профиль. В центральном восьмом кружке — профиль жены Александры Федоровны.
Николай минуту подумал, потом сказал:
— Молодец. Печешься о благе государства. Не забуду…
Чувствуя, как от радости заходится сердце, Келлер простонал:
— Государь… Майн кениг…. Повергаю к священным стопам…
— Только вот что, братец, — Николай отодвинул монету и прищурился, — жена-то похожа на покойную матушку… Ты уж исправь, сударь, да и резчика примерно накажи. А за усердие вот…
Миниатюрным кинжалом нацарапал на рубле: «Николай», протянул Келлеру.
— На память. Тебе. Возьми
— Недостоин… — припал Келлер к руке царя, — недостоин… Внукам, детям навечно…
— Иди, братец, — милостиво улыбнулся Николай, — иди. Мы не оставим тебя…
На Миллионной возок Келлера нагнал взмокший фельдъегерь.
— От его императорского величества! — крикнул он, протягивая большой пакет.
Келлер сломал печати. Внутри пакета лежали золотые аксельбанты, чеканная цепь из двуглавых орлов с косым крестом внизу и записка — «высочайший» рескрипт: «…Поздравляю генерал-адъютантом и кавалером ордена Апостола Андрея, — прочел Келлер. — Пребываю дружески Вам расположенный Николай».
Царь любил сюрпризы…
Вот так и стал немецкий дворянчик сначала генерал-адъютантом и кавалером, а вскоре — русским графом, владельцем тридцати тысяч десятин земли, бессарабским помещиком…
«Мелочь», завещанная отцом, принесла обильные плоды.
Громов распахнул окно своего рабочего кабинета. Сквозь утренний туман неясно проступала громада Зимнего, а верхушку Александровской колонны поглотило мокрое, мутное небо.
Громов вдруг представил себе скользящего по корявым булыжникам дворцового плаца Келлера. Хитрая улыбка, холодные жестокие глаза… Вот он миновал ограду колонны, вот направился к подъезду дворца.
И вдруг Келлер исчез… Подъезд загородил громадный плакат: «Слава первым космонавтам!» На Громова, улыбаясь, смотрели Гагарин и Титов. Контраст был таким разительным, что Громов рассмеялся. «Ты хотел, чтобы Россия осталась плацем. Навсегда. А она стала космодромом…»
Громов отчетливо помнил события вчерашнего дня. Покосившиеся кресты и мраморные надгробья… Смоленское кладбище… Старик, кладбищенский сторож, лежал, словно устремившись в последнем, смертном порыве к входу в часовню.
Громов наклонился, с трудом разжал судорожно сжатый кулак. Всмотрелся: на заскорузлой ладони лежала крупная потемневшая монета. И пока эксперты фотографировали, а проводник служебно-розыскной собаки искал продолжение следов, обнаруженных около трупа, Громов осматривал сторожку.
Убогое жилище… У его хозяина не было ни желаний, ни дели. Наверное, он жил просто так, по инерции. Утром ел гречневую кашу из разбитой фаянсовой миски, в обед в эту же миску накладывал вот из этой трехлитровой банки соленые грибы. Потом, перед сном, раскладывал пасьянс. Он не любил электрического света — сколько тут оплывших огарков…
Все это так. Но как может помочь следователю старая разбитая койка, скрипящий залитый маслом стол, засаленные древние обои и рваная записная книжка с цифрами расходов — вещи, на которых так много следов хозяина и ни одного — преступника.
Впрочем, что-то похожее на след отыскала овчарка. Пришел проводник, протянул грязный лоскут и порванную газету.
— Тряпка висела с внутренней стороны ограды. Видимо, от какой-то одежды. Возможно — преступника, Рекс привел. А с газетой сами разбирайтесь.
Газета… Обычный номер «Известий». Репортаж с атомохода, рассказ известного писателя, короткая корреспонденция под рубрикой «В мире капитала». Ни пятен, ни адреса — ничего… Одни только иксы.
Мадонна исчезла — первый икс. Сторож Прохор убит — второй. Фамильный рубль — третий. И вот четвертый…
Громов открыл страницу книги, заложенную карандашом. Портрет графа Франца Келлера… Крючковатый нос, надменно оттопыренная нижняя губа, а взгляд умный…
Тогда в сторожке, в маленькой спаленке, над койкой Прохора, он увидел точно такой же портрет в старинной золоченой рамке. На обороте мелким красивым почерком было написано: «От внука — внуку. Служи, как дед служил деду».
Четвертый икс — Франц Келлер и его потомки, — который было превратился в единицу, в какое-то известное, снова распался, и теперь уже на несколько иксов. Кто эти внуки, кто деды?
Почему убит сторож? Этот, казалось бы, безобидный, дряхлый старик. Из-за Мадончы? Вероятно. Он хотел помешать краже, и его убили. Об этом говорит все: и поза трупа, и то, что он найден около часовни, и то, что распилы болтов на пьедестале статуи совершенно свежие. Да, но при чем здесь фамильный рубль? Как объединить в одно целое убийство Прохора, Мадонну и рубль?
И почему портрет Франца Келлера, человека, придумавшего фамильный рубль, владельца Мадонны, оказался над кроватью убитого? Келлеры… Может, это только совпадение…
Громов провел ладонями по вдруг вспыхнувшему лицу.
— Нужно накапливать факты.
«Общество коллекционеров» помещалось на первом этаже нового, только что отстроенного дома. Вместо вывески у входа висел громадный плакат: «Коллекционирование — это не личное чудачество. Это культура!»